начало— Я сдал ебучие ЕГЭ, — сказал Юра, едва только засветился экран. — Могу я отпраздновать? В окне чата мельтешило что-то светлое, плохо различимое. — Можешь, — согласился Отабек. — Переключи на динамик. Юра отодвинул телефон от лица. Стали видны растрепанные волосы, плывущий взгляд под челкой. Он пьян, увидел Отабек, пьян, по его собственному выражению, в говнину. Зачем-то уточнил: — Все в порядке? — В полном, — вдруг развеселился Юра, — в полном охуенном заебищенском порядке. Ну, слушай!.. Я закончил с этой ебучей школой, мне не надо туда больше ходить. — Изображение вздрогнуло, описало дугу, видимо, Юра куда-то сел или лег. Отабек надеялся, что он дома. — Ты уже и не помнишь, как это. А я ходил, когда мог. Со мной ебашили селфи, учителя брали автографы и все это… — Он вдруг нахмурился, даже зажмурился на секунду, словно пытался что-то вспомнить. — Ай, херня. — Я помню, — сказал Отабек. — Было утомительно. Я за тебя рад. — Серьезный такой, — сообщил Юра. Изображение снова дрогнуло, сместилось, стало совсем понятно: он лежит на собственной кровати, Отабек узнал покрывало, и водит телефоном над головой. — Ты всегда такой серьезный. — Это плохо? — спросил Отабек. Повернулся поудобнее: он уже собирался спать, когда Юра позвонил, и тоже лежал в постели. Правда, поскольку он сам телефоном не размахивал, Юра это видел вряд ли. — Нет, — неожиданно сосредоточенно сообщил Юра. — Вообще не плохо ни разу. Мне нравится. На мгновение стало жарко. — Я тебе по-дружески скажу, — продолжал Юра с пьяной проникновенностью, — вообще круто быть серьезным. Сперва все думают, фу какой лох, даже не улыбается, а потом ведутся. Ведутся, смотрят, ну когда же улыбнется-то, а если котиков на ютубе показать? Тоже нет? Отабек не совсем понял, при чем тут ютуб и котики, но улыбнулся почти невольно. — Вот, — сказал Юра. — Вот, блядь, о чем я и говорю. Смущение окатило горячей волной, но перестать улыбаться Отабек не смог. — По-дружески, — пробормотал Юра, глядя в камеру расширившимися, остановившимися глазами. — Да нихера это не по-дружески.
Не по-дружески стало уже давно. Наверное, с прошлой осени, когда Отабек в очередной раз прилетал в Петербург на выходные. Они тогда поехали в Пушкин, гулять по паркам — в парках было много алого и золотистого, много замерзающих белых статуй, еще больше — гуляющего народу. Юру иногда фотографировали — исподтишка, но Отабек замечал. Они искали дорожки поукромнее, забрались даже в почти настоящий лес по узенькой тропинке. Там к ним вышла толстая белка и села посреди тропинки, ожидая подношений. Юра с руки кормил ее орехами, купленными возле входа в парк, а Отабек фотографировал — тоже исподтишка. Потом как-то неожиданно наползли сумерки, а вместе с ними холод, и к электричке они выбрались уже в темноте, окоченевшие, Юра вслух мечтал о горячем чае, ванне и одеяле. В будний день народу в электричке было немного, но Юра почему-то не пошел в вагон: остановился в тамбуре, сунул руки в рукава куртки, тонкой, почти летней, и нахохлился, глядя в темное окно с размазанными вдоль дороги фонарями. Отабек не думая сделал шаг к нему и обхватил руками, притиснул к себе, пробормотав: «Холодно», — и ожидая, что Юра дернется, вывернется и прошипит: «Совсем охуел» — или что-нибудь в этом роде. Но Юра молчал и не отодвигался. Отабек чувствовал, как щекочут нос и губы его волосы, и точно знал, что все это не по-дружески — так колотилось в горле сердце, мешая дышать. В конце концов стало совсем невозможно, он попытался отделить себя от Юры, отстраниться — но Юра дернулся, выдернул руку из рукава, прихватил Отабека за запястье прохладными пальцами и сказал: «Стой так». После недолгого молчания добавил, как сам Отабек совсем недавно: «Холодно». — Если пойдет кто, — сказал Отабек, чувствуя себя донельзя глупо и невозможно хорошо. Юра вдруг развернулся в его руках, уставился в лицо немигающими глазами. — Если пойдет кто, — повторил он, недовольно кривя рот, — до тебя всяко доебутся. Отабек еще не успел сообразить, о чем он, когда Юра добавил: — Так что с ноги в табло отхватят по-любому, — и отвернулся снова. Положил ладонь на стекло, растопырив пальцы, прямо под надписью «Не прислоняться», и так и смотрел в черноту до самого Питера. И Отабек тоже смотрел, поверх его головы, но ничего не видел.
— Не-по-дру-же-ски, — сосредоточенно пробормотал Юра. Изображение дрогнуло, закрутилось, на несколько секунд стало темно — видимо, он отложил телефон. Потом он появился в поле зрения камеры снова. Прикусил губу. Сказал: — Знаешь, что я сейчас делаю? Угадай. Видео равномерно подрагивало, Юра на экране то хмурился и сводил брови почти страдальчески, то рассеянно улыбался, слегка приоткрыв губы. Не угадать было невозможно. — Юра, не надо, — сказал Отабек, чувствуя, как на висках проступает пот, а член наливается горячей тяжестью. — Перестань. — «Юра, перестань», — передразнил тот, кривясь. — А чего вдруг перестань, ну скажи, почему я должен? — Потому что я далеко, — сказал Отабек. И замер, сам осознав, что сказал. Юра молчал, смотрел в камеру. Изображение теперь не дрожало. Наконец он сказал, медленно и сосредоточенно: — А ты прилетай. Я тебе отсосу. Возьму за щеку, сыграю на кожаной флейте, блядь. — Хватит, — с трудом проговорил Отабек. — Я понял. — Что ты делаешь? — с насмешливым беспокойством спросил Юра, когда он потянулся свободной от телефона рукой открыть ноутбук. — Салфетки достаешь, а? Ну, скажи честно. — Заказываю билет, — честно сказал Отабек. — Утром прилечу. Нормально? Юра растянул губы в широкой улыбке, Отабек даже успел представить, как он сейчас скажет — что, купился? Вместо этого Юра сложил губы в трубочку, как будто хотел посвистеть, потом облизал. И хрипло сказал: — Нормально. Подожду.
Перелет прошел как во сне. Отабек не любил самолеты, сколько уже доводилось летать — а все равно не любил: плохо, когда ничего не контролируешь. Ничего от тебя не зависит. Но сейчас было не до того, всю дорогу — такси, регистрация, проверки, зал ожидания с темнотой и огнями за стеклом, кишка телетрапа, инструктаж, взлет… — он думал про Юру. Думал мутно, тревожно, так бывает — залипает в голове какая-нибудь короткая мысль, кусок фразы, картинка, и крутится, крутится, не уходя и не позволяя задуматься ни о чем другом. Перед глазами стояло лицо Юры со сведенными к переносице светлыми бровями, Отабек крутил в руках выключенный телефон и не мог отвлечься. Когда он прилетел, в Петербурге было уже позднее утро, прозрачное и пасмурное. Должно было быть прохладно, табло возле выхода обещало четырнадцать градусов, но Отабеку было жарко, почти душно. Он не стал звонить и предупреждать, адрес знал давно, бывал у Юры не раз. Когда такси свернуло во двор, он вдруг подумал — первый раз за дорогу — что Юра, наверное, спит после вчерашнего и не факт, что вообще помнит разговор. В груди под горлом сжался тяжелый тугой ком, стало не вздохнуть. Отабек расплатился с таксистом и вошел в подъезд.
окончаниеПеред дверью он постоял, пережидая несколько секунд постыдного тайного отчаяния: может быть, развернуться и уйти, говорила какая-то жалкая, трусливая его часть, сделать вид, что ничего не было, Юра наверняка тоже с этим молча согласится, и они будут дружить дальше. Отабек знал эту свою часть, она иногда говорила: не выходи на лед, не лезь, кто они и кто ты, катайся дома, там ты первый, а здесь… Бесполезно было ее затыкать — поэтому Отабек всегда ждал пару секунд, а потом просто делал шаг. Дверной звонок разорвался трелью, через минуту в глухой тишине лестничной площадки щелкнул замок.
Юра не спал — но похоже, то ли собирался спать, то ли недавно проснулся. Взлохмаченный, с плывущим рассеянным взглядом, одетый в одни только тренировочные штаны, он отступил в полумрак коридора, предлагая заходить. Отабек вошел и на ощупь захлопнул за собой дверь. В пыльном сером сумраке Юра словно светился, бледный и тонкий, с широко раскрытыми светлыми глазами. — Прилетел, значит, — хрипло сказал он и опять, как ночью на экране телефона, облизал губы. — На крыльях любви. Ну… Отабек невольно отступил назад, когда Юра шагнул к нему, и уперся затылком и спиной в дверь. Он сам не знал, чего ждал, не представлял, что случится после того, как он увидит Юру — но уж точно не ожидал, что Юра не будет ничего откладывать. Тонкие сильные пальцы сжали его член сквозь джинсы, и член откликнулся сразу же, острым, почти болезненным возбуждением. Отабек взял Юру за плечо, хотел сказать: подожди, — или, может быть, притянуть и поцеловать, — но Юра не дал ему такой возможности, гибко скользнул вниз, опускаясь на колени, и дернул пряжку ремня, а за ней молнию. Все, что Отабек мог сказать, прозвучало бы отменной глупостью, так что он просто прикоснулся к юриным волосам, легким и густым, и на мгновение закрыл глаза. И тут же открыл снова — головки коснулся горячий влажный язык, Отабек шумно вдохнул и подавился воздухом. Юра, кажется, засмеялся — и накрыл головку ртом. Сосать он не умел, но это было неважно: короткие, нервные прикосновения языка, неуверенные движения губ сносили крышу сильнее, чем самый умелый отсос в исполнении самой красивой девочки из сборной. Юра часто отстранялся — вдохнуть, облизать губы, взглянуть на Отабека снизу вверх — и воздух вокруг горящего от возбуждения члена казался мучительно холодным. Отабек плыл в этом обжигающе-ледяном бредовом ощущении и терял остатки контроля. У Юры блестели в полумраке глаза, и похоже, ему нравилось то, что он видел. Когда Отабек почувствовал, что вот-вот кончит, он собрался предупредить, сказать что-нибудь, но как в вязком, непреодолимом сне смог только выдавить: «Ю-ра…» и сильнее сжать пальцы в волосах. Юра не отстранился — шумно задышал носом, но даже не закашлялся. Потом он поднялся, таким же гибким стремительным движением, и уставился на Отабека испытующе и внимательно, утирая рот тыльной стороной ладони. Отабек прижимался затылком к двери и думал, что надо что-то сказать, но на ум шли только глупости. — Ну, — сказал Юра и вдруг сам обнял его, потянулся поцеловать в уголок рта, потом прижался лбом к щеке и замер так. — Вроде тебе понравилось. — Очень, — сипло сказал Отабек, обнял его и тоже замер. Когда время пошло снова, оказалось, что они обнимаются и Юра засовывает холодные руки ему под футболку, а сам Отабек жадно и бестолково гладит его твердую теплую спину. Юра вдруг вздрогнул, его тряхнуло коротким смешком. — Теперь твоя очередь, — пробормотал он, прижимаясь к Отабеку плотнее. — А то как-то не по-дружески.
начало