Может, не совсем то, что имел в виду автор заявки. Но музыка как бы намекает. читать дальшеЭрос свиной котлетки… смешно звучит, особенно в сравнении с его агапитэ. Одухотворенной светлой любовью. О ком он думает в этот момент? Кто предстает перед его внутренним взглядом? В том, что для Плисецкого не существует в этот миг ледовой арены, как не существует тысяч зрителей, ледяной крошки, холода, льющегося из-под коньков, музыки, эхом отражающейся от далеких стен и высокого потолка – нет ни малейших сомнений. Туман в глазах, поволока, легкая складочка, залегшая меж бровей, и все движения такие плавные, невесомо-легкие. Ни капли усталости, ни грана напряжения. Он сам – не человек, он сущность любви-агапитэ. Чистой, невинной любви к ближнему, к окружающему миру. Любви запредельной, недоступной иным. Он – эталон этой любви. Ее земное воплощение. Но как же мало в нем сейчас земного. Приземленного. Низменного. Он светится. Ками, он светится, точно свет агапитэ поселился в нем. Свет божественной любви к земле, к творению Бога – людям. Как можно, право, как вообще можно ТАК кататься? Нереально, фантастически красиво, так восхитительно, так трепетно передавая скрытое всем и каждому. Ох, Юрий, если бы ты мог видеть себя со стороны! Чувствовать то, что ты вызываешь в окружающих. Легконогая фея, то ли благословение небес, то ли проклятие! Как заставить себя встать на лед после того, как ты опутал магическим кружевом всех и вся? Тонкий сверкающий луч… вот кто ты. Ты – божественный луч, пробивающийся сквозь толщу туч, ласкающий землю призрачным касанием. Ты можешь согреть, а можешь опалить холодом. Твоего холода я касаюсь сейчас. Взглядом касаюсь, потому что никогда не позволю себе коснуться тебя как эрос. А ведь мы с тобой две стороны одной медали. Две части одного целого. Два лица общего нашего Януса. Виктор-Янус, в котором слились мы с тобой. Эрос-я. Агапитэ-ты. Здесь и сейчас я хочу быть тем, для кого ты танцуешь. Я – твоя темная сторона. Это для меня ты становишься колючим и отчаянно злишься, пытаясь уберечь эту свою любовь. Любовь к белому полотну ледяного дворца, исчерченного тысячью признаний. Ками, как же я хочу стоять на льду вместе с тобой и двигаться вместе с тобой, помогать тебе взлетать, не позволить никому касаться твоих волшебных крыльев. Хочу стать льдом под острой кромкой твоих коньков. Хочу таять от прикосновений твоих пальцев. Хочу отражать туманный твой взгляд. Хочу! Хочу! Хочу!.. В тебе я нашел то, чего мне не хватало. Тебе только пятнадцать. Всего пятнадцать. И то, как я думаю о тебе – непристойно. За такое даже в моей стране не погладят по голове. Но ты – светлое олицетворение моей темной части души. Потому, я хочу присвоить твой свет чтоб стать наконец целым. Твоя уверенность, твоя цельность, твоя готовность идти до конца, жертвуя всем собой, своим временем, своими страстями, своей кровью и потом. Ты отрешаешься от всего, ступая на лед. А я принимаю всю тяжесть собственных ошибок, чтоб ошибаться вновь. И потому – я эрос. А ты – агапитэ. И потому – я хочу тебя. Длинные ноги, тонкая талия. Тебе пятнадцать, и я увижу как ты повзрослеешь. Как раздадутся плечи. Как время огранит черты твоего лица. Как поселятся в твоих глазах цинизм и злость, переняв эстафету у твоего максимализма. Но я знаю, что в тебе останется неизменным. Твоя агапитэ. Ведь ты никому не скажешь что ты видишь сейчас. Что творится перед твоим внутренним взглядом. Где ты?
Исполнение 2 Подозреваю, что это тоже не совсем то, что хотел заказчик, но сама заявка потребовала исполнения. И вообще весь драббл больше похож на поток сознания Рейтинг: PG-13 Количество слов: 318 слов Возможен некоторый ООС, невычитан
читать дальше Гитарные переливы, игривая мелодия, кастаньеты – когда он перестал соблазнять того, кого так долго считал своим идолом? Когда в плавности движений появилась резкость, порывистость даже не желания, а неудовлетворенной страсти? Когда желание присвоить свет «чистой любви» стало чем-то большим, темным и почти страшным? Наверное, когда пришло понимание: Юрий вырос. Почти незаметно, но неумолимо. Чуть прибавивший в росте, но оставшийся все таким же тонким, гибким, подвижным, почти невозможным. Его волосы стали длиннее, черты лица заострились, но прозрачные зеленые глаза были все такими же. И их взгляд не изменился ничуть. Характерный презрительный прищур, подрагивающие кончики ресниц, изогнутые в усмешке губы, готовые произнести очередную колкость. Юрий – не Виктор, флирт не течет по его венам вместе с кровью, но отточенный жест, которым он откидывает упавшие на лицо волосы, заставляет сердца замирать. Монстр вырос. И стал еще прекрасней. Хорошо, что Юри всегда трезво оценивал свои шансы на победу. Плохо, что в его стыдных, почти подростковых снах поселился тот единственный, кто в реальности не подпустит его к себе ни на шаг. В этих снах Юрий улыбался ему. Со злой усмешкой, еле сдерживаемой страстью. Колол словами, которые отскакивали от Юри, и стонал почти жалобно, когда оказывался в сильных, собственнических руках. Светлая любовь, абсолютная. Такая чистая даже в объятиях приземленной страсти. Юри мог воспроизвести по памяти каждую черточку искаженного болью и удовольствием лица, разметавшиеся по подушке волосы, силу обнимающих его ног и рук. Жар и узость чужого тела, чистоту которого он пятнал следами принадлежности и собственной любви – тяжелой, болезненной, слишком горячей. Во сне Юри делился ею, отдавая без остатка, а в реальности иногда ловил на себе странные взгляды Юрия, от которых в животе спиралькой скручивался ужас, и влажнели ладони. Ему казалось, что Плисецкий знает обо всех его мечтах. Знает, видит насквозь и тихо презирает. Но надежда, проклятая надежда… И это «может быть», что хуже любой пытки. В конце концов, они оба – любовь. И так хочется проверить, может ли влюбиться сама любовь. Может, хоть на этот раз он узнает ответ?
читать дальше